Во-вторых, Тотисовым промыслом, не иначе, бригадный сержант Лилипупс убыл в неизвестном направлении. Точнее, он полагал, что направление ему отлично известно, и он преследует распоясавшегося вампира с целью пресечения, упрека, назидания а, если потребуется, то и расправы. Однако безумие охватило весь замок, и магический кидацл не миновало пагубное влияние неведомой силы. Поэтому князь Мадарьяга удачно избежал встречи с сержантом, чего нельзя сказать о племени орков-каннибалов, прославившихся на весь Ламарх тем, что в тот день они поголовно обратились в вегетарианство и обрели себя в благочестивом огородничестве.
В-третьих, дама Цица Хвостокрут, и в обычном расположении духа способная на многое, а при соответствующих обстоятельствах — на гораздо, гораздо большее, все еще гостила на острове Нуфа у радушных амазонок, которые нашли в ее лице лучшую слушательницу легенд о Такангоре. Опять-таки, отсутствие в замке самих амазонок тоже сыграло положительную роль в скором восстановлении мира и порядка.
Кехертус с дядей Гигапонтом были приглашены на торжественное открытие первого заседания кружка Молодых Паукеров, и отправились посмотреть, что это за организация, стоит ли брать ее под покровительство либо, напротив, надлежит разогнать и запретить на веки вечные. Много выяснить им, увы, не удалось, ибо начинающих паукеров подвел недостаток воображения. Видимо, они представляли себе Кехертуса умозрительно, и, видимо, как-то иначе. Благородный паук весьма огорчился, когда весь кружок чохом и гамузом ударился в паническое бегство, оглашая округу паническими же воплями бессмысленного, но весьма убедительного содержания. Во всяком случае, к бегству паукеров очень скоро присоединились несколько странствующих торговцев, два путешественника, любовавшихся изумительным закатом всех оттенков спелых цитрусовых, и дева легкомысленного поведения, поджидавшая ценителей ее далеко не несомненной красоты возле дорожного указателя.
Люди с криками разбежались, и лимонно-апельсиновый закат целиком и полностью достался двум паукам, неторопливо возвращавшимся в замок. Из-за паукеров они пропустили волшебное представление Общества Рыболюбов, о чем сдержанно сожалели и уже не так сдержанно порицали членов разогнанного кружка.
— Полагаю, дядя, не стоит в будущем отвлекаться на приглашения неизвестных организаций, фанатиков, а также энтузиастов-передвижников, — заявил расстроенный Кехертус. — Если такое повторится, это может понизить мою самооценку.
Гигапонт ответил в том смысле, что блистательный паук из их фамилии не может повышать или понижать свою самооценку, сообразуясь с мнением неизвестных науке созданий, да и мнение известных тоже мало кого волнует. А вот от паукеров, кем бы они ни были, пускай даже молодых, лично он ожидал большего. И приготовил трогательную благодарственную речь на десять с половиной минут с вдохновляющими цитатами, милыми шутками, парой стихотворных строк и одним анекдотом пикантного содержания, который намеревался рассказать, если аудитория окажется благодарной. Теперь же он готов передать эту речь милорду Такангору, которому как раз пришло приглашение из Общества Боевых Лесорубов. И он хочет лично присутствовать либо при том, как генерал произнесет эту речь перед слушателями, либо при том, что случится с Боевыми Лесорубами, если они решат разбежаться как слабые духом паукеры.
За этой увлекательной беседой они дошли до окраины Виззла, где их глазам предстало удивительное зрелище, ничуть не хуже пропущенного представления с участием монстра Ламахолота и вполне способное заменить выступление троллей-фольклористов с факельным шествием в придачу.
Главная улица Виззла выглядела такой потрепанной, будто по ней прошелся смерч. Привычные взгляду вещи встряхнуло и перемешало неведомой силой: большинство особняков стояли нараспашку и возмущенно скрипели входными дверями; повсюду — на дороге, под ногами, в пыли — валялись домашняя утварь и предметы обихода. Домовые, призраки и духи предков выглядели странно смущенными и взъерошенными как после доброй потасовки. Ковылял куда-то печальный помятый Борромель, похожий на проигравшего ветерана Липолесской битвы. Горгона Ианида впервые предстала перед публикой в головном уборе, смахивающем на чалму. Чалма вздыбливалась, дергалась, извивалась и норовила съехать то на одну, то на другую сторону. Из-под повязки доносилось недовольное шипение. Птусик стоял в дверях харчевни на одной лапе, покачиваясь и с сочувственным интересом разглядывая что-то там внутри, судя по всему некогда замечательное, а нынче совершенно бесполезное.
Многому еще удивились благородные пауки, совсем недавно оставившие Виззл в мире и благолепии и совершенно обоснованно рассчитывавшие найти его в том же состоянии несколько часов спустя. Но, видимо, с беспокойных кассарийцев нельзя было спускать глаз ни на минуту.
У пауков, как помнит наш просвещенный читатель, десять глаз, поэтому Кехертус и его мудрый дядя заметили гораздо больше любопытных подробностей, чем их способен был увидеть за ту же единицу времени другой обитатель Кассарии. По этой причине они первыми приветствовали торжественную процессию, включавшую генерала Галармона, маркиза Гизонгу, господина главного бурмасингера, а также его непосредственного начальника графа да Унара. Возглавлял эту маленькую, но гордую компанию сердитый Такангор с внушительным свертком на плечах. Из свертка торчало что-то, отдаленно напоминающие ноги, но с некоторыми анатомическими деталями, принятыми в демонической среде.