Все волки Канорры - Страница 131

131

— Милорд, — сказал он, наконец. — Не так давно мы уже говорили с вами о том чудовище, которое обитает в вас. Вы не спрашиваете у меня совета, да я и не имею права давать его, но все же никогда, ни при каких обстоятельствах вам не следует забывать, что это ваше личное, родное чудовище. Часть вас самих. Вы сами. С чудовищами не обязательно поступать так, как принято или должно, или как советуют сомнительные специалисты. Вся история Кассарии есть тому подтверждение. Чудовища такие же разные, как и те, кто их в себе носит. Вспомните об этом, когда будете принимать окончательное решение.

Зелг сцепил пальцы. Вздохнул.

— Ладно, — сказал он после долгой паузы. — Вернемся к остальным. Полагаю, тебе нужно успеть подготовить все к военному совету.

— Милорд Такангор не распоряжался насчет военного совета, — возразил дворецкий.

— Уже неважно. Благодаря тебе я многое понял про эту жизнь, в том числе, и то, что традиции сохраняют нашу цельность. Не станем их нарушать без крайней на то нужды. Я пережил в Кассарии две войны и два военных совета. Пускай и третий раз пройдет без изменений.

— Отличная мысль, милорд, — одобрительно кивнул голем. — Я немедленно распоряжусь накрыть обильный и достойный этого события стол. К тому же, это порадует и ободрит Гвалтезия. Что-нибудь еще?

— Думгар!

— Да, милорд.

— Только один последний вопрос. Он создал тебя после разделения?

— До разделения, милорд.

— А где же тогда его Спящий?

Думгар посмотрел на герцога странным взглядом, в котором, не будь это непроницаемый кассарийский дворецкий, можно было бы угадать затаенную печаль.

— Хороший вопрос, милорд. Очень хороший вопрос. Сам Генсен ищет ответ на него все это время.

* * *

Не стесняйся, я знаю, что ты есть!

Кто-то же мне прибил галоши к полу

Михаил Жванецкий

Лорд Саразин выпрямился перед огромным зеркалом и вгляделся в собственное лицо так пристально, как вглядывался бы в лицо незнакомца, про которого ему сказали, что от него зависит ни много ни мало его жизнь. Тот, в зеркале, несомненно, очень устал. Может, даже переутомился. Лорд Саразин настоятельно рекомендовал бы ему неделю-другую беззаботного отдыха и хорошего лекаря в придачу. Глаза у того, кого он так пристально разглядывал, глубоко запали, вокруг них залегли мрачные тени, а из этих синеватых провалов пугающе сверкало невыносимо ярким, каким-то черным огнем. Щеки ввалились, нос заострился, подбородок как-то выпятился вперед, скулы выделились, зубы — он покачал пальцем нижний левый клык и вздохнул — расшатались… Почему-то у них всегда расшатываются зубы и клоками вылезают волосы. Хорошо еще, этот сам лысоват и, к тому же, очень коротко стрижется, так что по нему не чересчур заметно, что с ним происходит. Хотя грех жаловаться, это тело отлично подготовлено к самым тяжелым испытаниям и сопротивляется разрушению значительно дольше и удачнее других. Со своей стороны, он делал все от него зависящее, чтобы этому телу помочь: не перегружал его без нужды, не посещал чаще необходимого, а порой даже преступно реже. По этой причине он контролировал далеко не все детали, но понимал, что должен выбирать — или тотальный контроль и постоянное присутствие, но скорая и ужасная смерть оболочки; или регулярные, но нечастые «вторжения», которые несколько ограничивают степень его влияния на происходящее, однако сохраняют оболочку в более-менее пристойном виде до нужного момента. К сожалению, это тело было сложнее заменить каким-нибудь другим, и потому он берег и щадил его, поступаясь зачастую собственными интересами. Вот и теперь стоило бы поучаствовать во встрече с королем Ройгеноном, однако он сегодня и без того достаточно долго истязал эту оболочку своими насущными делами. Но тут уж нельзя было откладывать дальше, склеп следовало посетить еще несколько дней назад, а он все оттягивал и оттягивал поездку, желая, чтобы тело поднабралось сил. Он, конечно, подпитывает его из своего источника, но эта энергия разрушительна для жалкого смертного: давая одной рукой неодолимую силу, другой он отнимает жизнь, и потому сейчас вынужден уйти…

Лорд Саразин выпрямился перед огромным зеркалом и вгляделся в собственное лицо так пристально, как вглядывался бы в лицо незнакомца, про которого ему сказали, что от него зависит ни много ни мало его жизнь. Командор рыцарей Тотиса всегда полагал себя проницательным человеком и недурным физиономистом, но то, что он видел, раздражало его своей непроницаемостью. Он не мог «прочитать» того, кто насмешливо глядел на него из серебристого сумрака, не мог угадать, что у него на уме, а — главное и самое страшное — нисколько не мог отождествить его с собою.

Тот, в зеркале, несомненно, очень устал. Может, даже переутомился. Лорд Саразин настоятельно рекомендовал бы ему неделю-другую беззаботного отдыха и хорошего лекаря в придачу. Глаза у того, кого он так пристально разглядывал, глубоко запали, вокруг них залегли мрачные тени, а из этих синеватых провалов пугающе сверкало невыносимо ярким, каким-то черным огнем. Щеки ввалились, нос заострился, подбородок как-то выпятился вперед, скулы выделились, зубы… — что-то неладное случилось и с зубами, просто он никак не мог сообразить, что именно. Но если не юлить и не тешить себя иллюзиями, а признать жуткую правду — это было вовсе не его отражение. Там в зеркале стоял кто-то другой. Не он. Не лорд Саразин, каким он знал себя предыдущие сорок восемь лет. Хуже того, он не знал еще кое-чего: например, как он очутился перед этим зеркалом, что именно в нем высматривал, что делал до того. И сколько времени снова украдено кем-то из его собственных дней. Он понятия не имел, когда провалился в это небытие, более всего пугающее отсутствием каких бы то ни было качеств. Ни болезненное, ни приятное, ни черное, ни цветное, не забытье и не сон — он просто отсутствовал, и душа его смущенно молчала, не давая никаких подсказок, а разум бился в панике.

131