— Вы знаете, что это?
— Увы. — Князь несколько секунд всматривался в то, что лежало на анатомическом столе, черными провалами своих ужасных глаз и, наконец, кивнул головой. — Боюсь, что это гухурунда, каноррский мститель.
Архаблог и Отентал неслышными тенями отделились от стены, у которой все это время переживали за своего лучшего чемпиона, и деликатно подергали Гампакорту — Архаблог за манжет, а Отентал за пряжку ремня.
— Он страшный? — тихо спросили они.
— Страшный.
— Очень-очень?
— Очень-очень, — отвечал князь, с трудом сдерживая улыбку.
— И страшнее, чем вы? — спросил Архаблог, пихая Отентала в бедро.
— Иногда.
— А нельзя его тогда в следующий раз не убивать? — спросил Отентал и взволнованно потыкал Архаблога в бок.
— А поймать для Кровавой Паялпы? — с надеждой спросил второй владелец Чесучинского Чуда.
— Это такая сенсация, такая сенсация! И такая прибыль, такая прибыль!!! — и увидев очень круглые и очень выразительные глаза кассарийского некроманта, Отентал быстро добавил, — И такая охрана природы, такая охрана природы, что просто в страшном сне…
Оставив значительно повеселевших гномов изучать и описывать гухурунду, притихшая компания вышла из подземелья.
Говорить им не хотелось. Во-первых, на ум приходили одни междометия. Во-вторых, покушение доставило искреннюю радость только таксидермистам и немного развлекло Такангора, но остальным донельзя испортило настроение. Требовалось обсудить массу вопросов, неизвестно, с каких начинать, и все были сплошь неприятные. К тому же, Зелг уже смирился с тем, что в любой момент его могут вовлечь в какой-нибудь вооруженный конфликт, заставить принимать участие в поединке или рыцарском турнире, и хотя все эти занятия были ему не по душе, не мог не признать, что основное требование — соблюдать правила — неукоснительно выполнялось всеми сторонами. А напасть исподтишка, подкрасться сзади, не заявляя о своих намерениях — воля ваша, что-то было в этом подлое и омерзительное, что огорчало и пугало гораздо больше, чем собственно смертельная опасность.
Уэрт да Таванель будто подслушал мысли некроманта.
— Это так не рыцарственно, так низко и противоречит кодексу чести, — вздохнула благородная душа. — Даже не хочу думать, что ждет нас в дальнейшем.
Зелг тоже не хотел, но уже понимал, что придется и думать, и обсуждать, и принимать решительные меры. Только не сейчас, не сию минуту. Им овладела странная апатия. Впрочем, похоже, не только им одним. Даже самые энергичные его друзья и соратники поникли и загрустили, будто очень устали. Гризольда лениво пыхтела трубкой, и ни одно колечко дыма не упорхнуло к облакам; Мардамон даже не заикнулся о том, чтобы заполучить замечательный стол и инструменты таксидермистов для своих нужд; Узандаф не вспоминал старые добрые времена, когда покушения совершали качественнее и все они удавались, как задумано. Мадарьяга о чем-то вполголоса переговаривался с Гампакортой. Карлюза с Левалесой по очереди держались за хвост минотавра, и когда он деликатно высвобождал его из одних цепких лапок, за него тут же хватались другие. Лилипупс задумчиво ковырял пальцем бормотайку. Словом, вся процессия не слишком походила на кортеж триумфатора.
Мы украсили бы любые похороны, но для более веселых
торжеств не годились
Марк Твен
Есть новости такой степени важности, что они живут собственной жизнью, и распространяются вне зависимости от источника звука. Они достигают дальних пределов с ошеломляющей скоростью, и, фигурально выражаясь, первыми встречают на пороге вестника, который их принес.
К тому времени, когда Птусик прибыл в Виззл с сообщением о покушении на Такангора и приказом держать его в строжайшем секрете, там вот уж три часа как свято хранили эту тайну.
Новость поставила на уши всю Кассарию, одна радость — здесь привыкли и не к таким коллизиям и верили в своих героев. Там, где более слабые существа рвали бы на себе волосы от ужаса, громко стенали и предрекали горькие утраты, жители Виззла, оправившись от первого потрясения, уже вовсю осваивали светлую сторону.
Как ни странно, первыми утешились Бумсик и Хрюмсик, которые до этого весь день устраивали истерику, переходящую в поросячий визг. Генерал Топотан в очередной раз подтвердил свою репутацию великого укротителя буйных свинов и непобедимого воина, поэтому Архаблог и Отентал присвоили фигуркам минотавра функцию магических оберегов и спорили с пеной у рта, с какой наценкой предлагать их покупателям — с одиннадцати– или тринадцатипроцентной. Попутно в их гениальных головах зрела мысль устроить праздничную «Кровавую паялпу» под названием «Покушение и наказание», где Такангор выступил бы в роли Такангора, повергающего нового монстра в свою честь. Борромель решительно заказал две пары серебряных подков, разумно предположив, что именно подковы во многом способствовали приданию такой формы нападавшему. Слух о том, что из супостата проще слепить пончики, чем чучело поверженного врага, достиг Виззла ноздря в ноздрю с известием, что Гампакорта признал в останках какого-то гухурунду.
Ас-Купос разрабатывал стрижку «Чуб героя». Бургежа, циничный, как все преуспевающие издатели, уже видел заголовок статьи «Лидер, достойный настоящего покушения». Нунамикус и Фафетус сочиняли поздравительный коктейль и украшали «Расторопные телеги» к приходу друга. Остальные шумной толпой отправились к господскому дому с целью потискать и пощупать дорогого генерала, потрепать его по загривку, если позволяла степень близости, или дружески похлопать по плечу, если получится дотянуться. В этой группе взволнованных лиц особо отличился доктор Дотт: краса и гордость эскулапов, знаток душ, великий диагност и целитель без лишних слов протянул минотавру внушительную порцию лекарственной бамбузяки.