Все волки Канорры - Страница 209

209

— Мне можешь не рассказывать, — хмыкнул Спящий. — За эти годы я выучил каждый темный закоулок твоей души.

— Ты же спал.

— Сны — странная штука.

— И что нам теперь делать?

— Не знаю, — признался Спящий. — Я столько лет вынашивал планы, один коварнее другого. Столько мечтал о мести. Продумывал каждое гневное едкое слово, которое брошу в твое удивленное и испуганное лицо. Мне снилась твое поражение; мне снилось, как я заключаю тебя в подземную темницу, и это было единственным счастьем, которое я знал. Как теперь от всего этого отказаться — рра-з и готово — это ведь мое единственное достояние.

— Нет, — Зелг даже руками замахал в негодовании. — Ты — часть меня, а мое достояние совсем другое. У нас есть Кассария со всеми нашими друзьями и подданными, Думгар, Такангор, Юлейн, Бумсик с Хрюмсиком, Мумеза с Наморой…

— Не забудь про Карлюзу с Мардамоном, — ворчливо сказал Спящий. — И не забудь, что Кассарию ты прошляпил самым постыдным образом.

Зелг хотел было возразить в том смысле, что кто же в этом виноват, но не посмел.

— Балахульдой вот еще прибарахлились, неизвестно, как избавляться будем, и адским филиалом, как будто нам и без них хлопот не хватало, — продолжал скрипеть Спящий, но гнева в его голосе не было. А была… нежность? Любовь?

И еще Зелг понял, что Спящий все время повторяет «мы», «нам».

— Без тебя мне их не защитить, — сказал он торопливо. — И тебе без меня тоже. А если в этот раз как-то получится, то все равно не выйдет в следующий.

— Не агитируй, — буркнул Спящий, — раздражает; и потом, это я уже усвоил. И что предлагаешь?

— Мне Кассария, тебе Гон-Гилленхорм и встречи для души и по мере необходимости. У меня есть план, если ты согласишься, то будешь загружен важной работой по самые уши и на целую вечность.

— Вот именно об этом я и мечтал все эти годы, — сказал Спящий. — Именно вот работы мне, по-твоему, не хватало, да? Что сказать — искуситель из тебя как из Думгара поплавок. Давай уже, выкладывай. А то этих мыслей даже мне не прочесть, скрытный ты мой.

* * *

Из старого браконьера получается хороший лесничий

Американская поговорка

Так и случилось, что на поле боя перед изумленным лордом Саразином стоял истинный повелитель Кассарии и Гон-Гилленхорма Зелг Галеас Окиралла да Кассар, возлюбивший свою тьму, примирившийся с нею и заключивший нерушимый союз на все времена.

В каком-то смысле он мало походил на всем знакомого Зелга; но также ничем не напоминал то странное существо, клубившееся на берегу Тутоссы. О, нет! Этот кассариец явно обрел себя и знал, кто он такой. Он сильно переменился, и внутренне, и внешне: в полтора раза выше, на косую сажень в плечах шире; от бурлящей в нем силы воздух вокруг гудел, дрожал и плавился, как бывает в пустыне в полуденный зной. Его череп вытянулся, уши прижались и заострились; лоб, надбровные дуги и переносица превратились в костяной щиток, переходящий в некое подобие драконьей морды; но лиловые глаза сверкали по-прежнему весело, и, заглянув в эту крохотную бездну, можно было смело утверждать, что это все тот же Зелг, ученый, романтик и пацифист. Но теперь он был не одинок. Теперь его защищал и поддерживал тот, совсем другой — жестокий, свирепый, безжалостный хозяин Гон-Гилленхорма. Лед и пламя, море и вулкан, но только объединившиеся во имя одной цели — вместе они составляли неодолимую силу, Зелга Кассарийского.

А за его спиной вырастали из красного тумана, всегда висящего в ущелье Адранги пятьдесят призрачных рыцарей, Волков Канорры.

Великие маги, древние пророки Каваны и кассарийские некроманты, прославившиеся в веках своим чародейским искусством; каноррские оборотни и демоны Преисподней; амарифские колдуны и шаманы Жаниваша, — как дорого дали бы все они за то, чтобы узнать, как Зелг да Кассар получил власть над ними. И за тысячелетия не отыскали бы верного ответа; ибо вопрос был задан неверно.

Кто оценит могущество крохотной слезинки, горькой и горячей, пролитой над неоплаканными, забытыми, безымянными душами? Она прожгла время и густую вязкую материю небытия и вызвала их из мрака забвения, спасла от невыносимого безнадежного ожидания и вечной неприкаянности. Впервые за долгие века кто-то плакал о них, о рыцарях, верных долгу и не уронивших свою честь; о покинутых своим владыкой на пороге между бессмертием и несуществованием; о забытых потомками, для которых они превратились всего лишь в часть истории, деталь пейзажа, когда даже упоминая о них, их никто не помнил, потому что это была легенда о Кантабане, Клотиссе и Тирнахе Турандаре, а не воинах, отдавших жизнь за чужую любовь. Трудно поверить, но Зелг первым и единственным воздал честь их верности и любви, первым скорбел об их смерти, первым вознегодовал о том, что их имена преданы забвению. И нуждающиеся в любви и благодарности, как никто другой, забытые и неприкаянные духи явились к нему, чтобы служить новому господину еще отважнее и преданнее, чем служили Кантабане. Ни одно колдовство в подлунном мире не может сработать сильнее, чем сострадание и милосердие, но чернокнижники еще не раскрыли эту тайну.

Покуда мы не разлучены со смертью, нам не страшны никакие беды

Томас Браун

— По предварительным и самым заниженным оценкам, — хмыкнул Судья Бедерхем, — один только этот отряд ничуть не слабее прежнего духа Кассарии. И хотя малыш, без сомнения, сердечно привязан к своей Касе, но с абстрактной точки зрения он заполучил таких же могущественных союзников. Во всяком случае, вотчина некромантов не останется без защиты.

209