Вот угораздило! На Кахтагарской равнине их армии застряли надолго. Следует отдать должное Юлейну — он отлично провернул оборонительные мероприятия. Неизвестно, как, но венценосный брат собрал войска, способные остановить любого захватчика. Да, у него самого все еще есть подавляющий численный перевес, Рыцари Тотиса, и трижды да — минотавры. Но Килгаллен был уже уверен в том, что эти могучие союзники всего лишь отсрочат жестокое поражение армий Трех Королей; а пока они завязли тут и пытаются выбраться с этой проклятой равнины, сюда, следом за шэннанзинцами — в этом он тоже не сомневался — прибудут отборные отряды Галармона. Свежие, охваченные праведным гневом и жаждой мести полки.
Опять же, о шэннанзинцах был плач особый.
Есть такие испытания, которым лучше не подвергать гордый человеческий дух. Неизвестно, что может случиться. Если бы король Гриома не поддался искушению и не организовал похищение знамени полка, возможно, шэннанзинцы прибыли бы к месту сражения в обычном воинственно-воодушевленном состоянии, и их противникам пришлось бы намного легче. Если бы Килгаллен решился на эту авантюру несколько раньше, полк бы уже успели расформировать, и славные рыцари, вынужденные перейти в другие воинские части, горели бы банальной жаждой мщения, кипели бы от ярости, исходили праведным негодованием — в общем, тоже ничего особенного не испытывали бы. Но те, кому довелось получить в качестве замены старому знамени стяг, сработанный кассарийскими умертвиями, и проскакать под ним довольно большое расстояние, сами понемногу приобретают нечеловеческие черты.
Если до этой драмы Ржалис увлекался женщинами и вином; Саланзерп коллекционировал старинные редкие шлемы; Уизбек Райри Тинн тайком почитывал женские любовные романы; и у любого рыцаря в полку была личная жизнь, увлечения и любимые занятия, то к моменту прибытия на Кахтагарскую равнину они были охвачены единым порывом — ни дать ни взять муравейник, подвергшийся нападению муравьеда. Они желали рвать, метать и крушить.
Когда Галармон увидел знамя, созданное по его особому заказу, он временно приобрел такой же загадочный голубой оттенок в бурые пятнышки, хорошо еще под забралом не было видно, и поспешил лично возглавить отважный полк, чтобы разделить со старыми сослуживцами это тяжкое бремя.
Впрочем, следует отдать должное таланту кассарийских портных: флаг вызывал сходные чувства и у друзей, и у врагов, так что воевать под ним как раз оказалось выгодно. Многие воины при виде его застывали на месте, как вкопанные, силясь понять, что за зрелище предстало их глазам, и пропускали удары; кто-то более нервный или имеющий склонность к изящным искусствам просто пускался наутек, желая оказаться подальше. И даже амазонки не рискнули прокомментировать неистовую атаку рыцарей Шэнна, когда они лавиной скатились с Харагримских холмов и на всем скаку врубились во фланг вражеских войск. Воинственным девам было в чем упрекнуть неуклюжих и несообразительных мужчин, но тут имелось серьезное оправдание, и женское сострадание возобладало над объективностью.
Что амазонки — даже полтораста минотавров, которые отвлекали косматоса и хряков от остальных союзников на крутых обрывах Шунашхе, смотрели на атакующих шэннанзинцев со сдержанным сочувствием и уважением: не всякому по плечу высоко держать такое знамя.
Раз уж мы заговорили о косматосе, поспешим успокоить его взволнованных поклонников и обеспокоенных членов Общества защиты редких и исчезающих монстров: зверек чувствовал себя сносно. Конечно, его немного разочаровало, что в отличие от обожаемого Такангора, его рогатые сородичи не проявляли такой же симпатии, ничем не угощали, и держали себя сдержанно, если не сказать — холодно. Но косматос не унывал. Время от времени, сотрясая равнину и распугивая латников, он прокладывал себе путь сквозь ряды сражающихся — проверить, как там Такангор. И, получив новую порцию ласк и пару хрустиков, бежал обратно, резвиться среди воинов — в Аду его с детства натаскивали на таких вот существ. Когда он увидел Батаара, то тоже ринулся его терзать, дробить, колоть и резать, одним словом, косматить, но не успел — как мы уже говорили, в этом случае конкуренция была очень высока, и больше всего повезло тем, кто оказался ближе к месту действия. Батаар исчез, и разочарованный косматос принялся искать себе жертву по душе.
* * *
Самобичевание — штука полезная, но долго предаваться ему не стоит, пропустишь что-нибудь увлекательное, любит говаривать доктор Дотт, и тогда останешься без нового повода для самобичевания.
Если бы Килгаллену строго указали на то, что вот Дотт говорит, а вы не слушаете, он бы резонно возразил, что у достойного привидения было на пару веков больше времени для осмысления накопленного опыта, а он постигал все по ходу, так сказать, боевых действий. В битве, особенно с участием потусторонних сил, напомнил бы он, есть один существенный недостаток: она хоть и предоставляет неограниченное количество опыта за весьма короткий срок, однако не создает нормальных условий для его усвоения — шут там, гам, крики, звон оружия, дудение какое-то, грохот, ржание, в общем, то да се. И мы не сможем ему возразить. Особенно, учитывая, что под «то да се» сдержанный монарх Гриома подразумевал как раз совокупность иных звуков и визуальных впечатлений, которые создавали демоны и монстры. А это не опишешь даже такими словами, как громоподобный рев, грохот, дикий визг, утробное рычание, скрежет …нет, никакими не опишешь.
Победа проистекает из опыта, а опыт из поражений