Древнеступ, еще пару часов тому назад бывший чучелом, набитым тряпками и морской травой, опасливо пятился от кошмарного монстра, видимо, припоминая что-то неприятное из своей прошлой древнеступьей жизни, и время от времени отчаянно трубил, запрокидывая гигантскую голову и утыкая четыре изогнутых клыка в аметистовое предрассветное небо.
Думгар вывел под уздцы вороного амарифского жеребца, и Зелг легко вскочил в седло. Рядом тут же образовались Дотт и Мадарьяга.
— Подумайте, милорд, каким образом вы собираетесь обойтись без меня на поле боя? — спросило привидение.
— В общем, я интересуюсь тем же, — сказал вампир. — Нет, вы посмотрите по сторонам — это же не армия, это же мумия наплакала! Даже если принять во внимание сюрпризы, которые, как обычно, приберегает на закуску наш дорогой Такангор, все равно выходит — ты да я да мы с тобой, причем меня уже не считают.
— Мы же решили, что вы присоединитесь к нам, как только минет опасность, — твердо сказал Зелг.
— А все равно на душе неуютно, — пожаловался Дотт. — Как-то страшновато оставлять вас без присмотра. Как подумаю, что вы там будете один-одинешенек, без заботливых родственников — без меня, без дедушки, сердце кровью обливается.
Герцог не стал говорить безутешному призраку, что ему-то как раз гораздо спокойнее, когда неугомонные дедуля и кожаный халат с повадками пятнадцатилетних подростков, находятся в глубоком тылу и только по этой причине не могут внести посильную лепту в то безумие, которое разразится сейчас у Нилоны.
— Ничего, не беспокойся, я пригляжу за милордом, — пообещал Думгар.
Дотт хотел было возразить, что голем не углядел даже за Кассарией, но потом решил пожить еще немного и промолчал.
Вообще-то, вампир был прав. В этот тихий предрассветный час на замковом дворе было довольно пусто, если считать, что речь шла ни много ни мало — о кассарийской армии.
Важные друзья — для важных дел
Бальтасар Грасиан
Конечно, циклоп Прикопс, вооруженный Граблями Ужаса, выделялся размерами и статью, и Альгерс то и дело расправлял могучие плечи и закатывал повыше рукава, бросая на него ревнивые взгляды. Конечно, Думгар по-прежнему напоминал несокрушимую скалу, а живописная группа демонов могла спровоцировать нервный срыв у любого существа, наделенного воображением. Конечно, косматос и сам по себе мог разогнать крупное воинское соединение, а за компанию с хряками — вынудить уцелевших обратиться к более мирным и безопасным профессиям. И тварь Бэхитехвальда нисколько не утратила своего могущества; Крифиан — спокойного величия; дама Цица — решительности и отваги; а Зелг выглядел более внушительно, чем когда бы то ни было; а все же их было еще меньше, чем во время славной битвы при Липолесье.
Не примкнула на сей раз к славным войскам горгона Ианида — змеи на ее голове все еще вели себя крайне разнузданно, и она была сама не своя, днями напролет призывая их к порядку. Они с Альгерсом так и не помирились, и сейчас она стояла в сторонке с гордым и независимым видом, честно провожая мужа на войну с одной стороны, и давая ему понять, что он не прощен — с другой. Грустно маячил у предсказательного дуба добрый Нунамикус Пу с полной корзинкой кремовых корзиночек, испеченных нынче ночью на радость героям; а рядом топтался еще более грустный командир хлебопекарной роты. Такангор решительно запретил ему рисковать, и Гописса в растерянности напек столько кексов, что впору было объявлять чрезвычайное положение, чтобы с ними разделаться. С заднего двора неслись пространные речи и слышался плеск воды — утоплик предлагал решить возникшие проблемы его силами, правда, в рамках колодца, и время от времени переругивался с какой-то кикиморой. С этой кикиморой тоже не все было ладно: она не то существовала на самом деле, не то пригрезилась ему во время диверсии Тотомагоса, и с тех пор отказывалась покидать его мирную мокрую обитель, но кроме него, ее никто не видел, что приводило утоплика в дикое возмущение.
Лорд Таванель в эти последние часы просто не находил себе места. Благородная душа не могла отправиться в битву вместе с друзьями все из-за того же «Слова Дардагона», не могла настаивать на том, чтобы Гризольда не участвовала в сражении — этого ей не позволяли понятия долга и чести; и не могла вообразить, как отпустит свою ненаглядную фею одну, без помощи и защиты туда, где той, несомненно, будет угрожать смертельная опасность. Гризольда же, убедившись, что власти Зелга достаточно, чтобы удержать ее супруга на этом свете, напротив, чувствовала себя совершенно довольной — отныне море ей было по колено, и знаменитая трубка опять дымила как вулканы Гунаба.
Карлюза с Левалесой в дальнем углу двора разучивали вполголоса свои волшебные певы, а Птусик горько обличал их, утверждая, что перед смертью невольным слушателям страдать не обязательно.
И только Такангор с Лилипупсом, как всегда, были бодры и энергичны, и, пересчитав по головам кентавров, кобольдов и дендроидов, терпеливо ждали урочного часа, чтобы приступить к осуществлению плана контрнаступления, который вошел во все исторические и военные учебники под названием «Мухобойка».
Кстати, наш образованный читатель вправе тонко намекнуть нам, что если в начале книги зачем-то появляется на сцене последний из древнего рода огров-мракобесов, собирателей скальпов, то ближе к концу он просто обязан выстрелить.
Чего не знаем, того не знаем. Ас-Купос не слыл таким уж прекрасным стрелком и в состязаниях по стрельбе из лука, насколько нам известно, никогда не участвовал. Он отлично владел холодным оружием, а поскольку рук у него было вдвое больше среднестатистических показателей по Тиронге, то, как и славный Гвалтезий, не ограничивал себя в выборе. К тому моменту, когда основные ударные силы Такангора, и Юлейн Благодушный на боевом древнеступе, вишенкой на тортике, уже стояли у портала к Нилоне, Ас-Купос подлетел к славному минотавру и возопил: